Поникшая девушка расплакалась. Было видно — ей неприятны, обидны слова Сергея, однако возразить у неё попросту нет никаких моральных сил. Бывший инспектор же продолжал гвоздить. Его, что называется, прорвало:
— Нельзя, Маша, благородствовать за чужой счёт, понимаешь? Не можешь мимо пройти — не проходи. Считаешь нужным вмешаться — вопросов нет. Только без пафосных наставлений и иносказаний о людях и человечестве в целом. Просто берёшь и делаешь.
Последние слова, похоже, оказались особенно болезненными — и кицунэ наконец-то не выдержала и взорвалась:
— Да что я могу?! Что? Я — маленькая домовая! Меня ни люди не воспринимают, ни свои! Что я могу сделать?! Ты — сильный, ты — можешь и знаешь! А я, шмакодявка с хвостиком, что могу? Борщ сварить или веником помахать?
Иванов поднялся с дивана, подошёл к плачущей домовой, встал перед ней, чтобы быть одного роста, на колени и, глядя прямо в глаза, честно ответил:
— Ты можешь всё то же, что и я. А может даже больше.
Глава 9 Почти подвиг. Часть третья
Машка смущённо, не веря услышанному, улыбалась, мило хлопая глазами. Иванов улыбался в ответ и думал о том, что поступает сейчас по отношению к домовой неприлично, мерзко, в чём-то даже подло, однако другого выбора она ему не оставила.
Все эти заявления о помощи, справедливости и прочую книжно-романтичную атрибутику в людях, да и в нелюдях тоже, нужно гасить на корню любыми методами. И гасить правдой жизни, а если придётся — то и мордой в грязь. Только тогда возвышенные рассуждения станут воплощаться в реальность.
Машкины же заявления сильно напоминали обывательско-бытовое «у нас в подъезде живёт наркоман, посадите его». При этом как это сделать по закону, да и вообще, за что, кроме наркотиков его можно посадить (особенно если учесть, что за употребление в наши дни не садят) — никого не интересовало. В тюрьму — и всё тут!
Понятное дело, в подавляющем большинстве случаев этот самый нарик не был безобидной овечкой, однако вот так, просто, по одним лишь требованиям возмущённой общественности, бросать людей в камеры — перебор. Тогда на улице народу не останется. За наркоманами начнутся лысые, за лысыми — усатые, за усатыми — да кто угодно — хоть хромые, хоть двурукие. Фантазии, кого сегодня нужно ненавидеть, нашему населению не занимать.
Естественно, благие, в общем то, пожелания народа воплотить в жизнь было нереально по целому ряду объективных и чётко прописанных в кодексах причин, а потому никто никого за просто так не сажал. Такое свинство со стороны властей, по всеобщему мнению, давало обывателям полное право костерить полицию на чём свет стоит, с пеной у рта доказывая, что там все бездельники и коррупционеры. Однако никто из этих правдоборцев почему-то служить, дабы показать всем личным примером, как именно надо расправляться с наркоманами и прочим асоциальным элементом, не рвался, ограничиваясь лишь громкими непечатными словами или либерально-обиженными стенаниями.
Для них такие вполне логичные и правильные поступки казались слишком мелкими, не эпохальными, и вступала в действие древняя, как мир, истина: «Клеймить и порицать всегда проще, чем брать и делать» — куда ж без этого...
Вот и сейчас домовая, праведно и, скорее всего, правильно возмущённая разницей в информации от участников событий и официальной версией, пока попросту не осознаёт, что делать и куда бежать. Энергия есть, а понимания нет. Потому и решил Иванов преподать девушке небольшой урок; снять, так сказать, розовые очки и заодно вышибить к одной бабушке всю возвышенную чушь из её головы. Пусть сама походит, посмотрит, пообщается, поймёт, как это на самом деле бывает, когда истина никому, кроме тебя и, возможно, потерпевшего, не нужна.
Тогда всем проще станет.
А ещё Сергей неожиданно осознал, что все его душевные терзания и метания последних дней имеют вполне реальное обоснование, имя которому — безделье. Именно из-за него он слишком много думал о недавнем применении Силы, самозагонялся, переживал. Типичное «горе от ума», хотя и в несколько неклассическом понимании. Пока служил и пользовался Печатью, которая по своей сути являлась той же самой Силой — такие глупости, как опасность её для мира или как она работает — в голову ни разу не лезли. Некогда было рассуждать да рассусоливать. Всё время куда-то с Тохой неслись, что-то делали...
При воспоминании о друге взгрустнулось.
Сколько уже времени с момента увольнения прошло? Много. А чем он, Серёга Иванов, занимался, кроме чтения книг и ленивого перевёртывания с боку на бок? Да ничем, разве что ещё питался со вкусом. Овощ, а не человек, с претензией на доморощенную философию. Тоска...
Делом нужно заняться, делом! Постоянным, требующим времени и самоотдачи. Надо снова нужным себя почувствовать, частью чего-то важного. На работу куда-нибудь устроиться или управлением турбазой лично заняться, хотя последнее – откровенный перебор. Там и без него чудесно управляются.
Да хоть в волонтёры пойти! Только бы дома не сидеть, раскисая и варясь в мутной жиже собственных мыслей. Собраться, сконцентрироваться! Выбросить из головы ставшее уже привычным ощущение постоянного самоанализа, граничащего со слюнтяйством! Сунула судьба под нос шанс в виде дара — пользуйся, а не рефлексируй! Не хочешь пользоваться — избавься! Права Машка — нужно принимать решение. Хватит тянуть. Иначе что он за мужик?
От таких мыслей бывший инспектор повеселел.
***
— Серёжа, — выражение лица Маши из смущённого сменилось на горящее энтузиазмом. — Что будем делать? С чего начнём?
— С простого, — ответил Иванов. — Ехать на место и со всеми общаться, стараясь разобраться в случившемся по максимуму. А заодно и свидетелей поискать.
Кицунэ засуетилась, начала метаться по кухне, убирая со стола и попутно выдавая новую порцию вопросов:
— Сейчас выезжаем? Или лучше с утра? И как ты собираешься говорить с людьми? У тебя же удостоверения нет?
При упоминании своего гражданского положения Сергей поморщился и решил немного осадить кицунэ:
— Удостоверения нет у НАС, — выделил он последнее слово. — Понимаешь? У НАС! Раз мы едем вместе, значит и делаем всё вместе. Как напарники. Пятьдесят на пятьдесят, — добавил он для убедительности.
Маша остановилась, удивлённо заморгала, а после выдала:
— Так я же ничего не умею и не знаю, что спрашивать...
Видя, что первоначальный задор домовой тает на глазах при встрече с объективной реальностью, бывший инспектор решил её подбодрить:
— Маша! Нам с тобой секретные методики допросов не понадобятся, потому будем просто общаться с людьми. Самое важное в этом деле — вести себя культурно, не наглеть и задавать правильные вопросы. Ну и сочувствие выражать в нужных моментах, если оно, конечно, понадобится.
— А если нас пошлют, куда подальше?
— И такое может быть, — легко согласился бывший инспектор. — Только давай не будем плодить вероятности. Вот как пошлют — тогда и думать будем. И вообще, не забывай — это твоя затея — правду искать. Выезжаем сейчас. Клуб ночной, так что персонал там вечером обязательно должен быть. Даже если официально не работают из-за пожара, трудовую дисциплину один чёрт никто не отменял.
***
Бывший инспектор не ошибся — несмотря на отключенные огни вывески и табличку «Закрыто» на дверях, клуб работал. У входа, опёршись спиной на стену, спокойно стоял и скучал мужчина лет сорока в форме охранника. Рядом с ним торопливо курили две девушки в весьма соблазнительной униформе официанток.
Лица у всех были хмурые.
Обратиться к сотрудницам Сергей не успел. Пока он подходил — они наскоро затушили окурки и нырнули в помещение. Остался лишь охранник.
— Добрый вечер, — поздоровался Иванов с мужчиной.
— Добрый, — не стала отмалчиваться и шедшая следом Маша.
Стоящий лениво окинул взглядом бывшего инспектора, гораздо дольше разглядывал кицунэ, одетую по погоде и согласно правил маскировки: шапочка, прикрывающая лисьи ушки, куртка, длинная, почти до земли юбка, доставлявшая владелице при непогоде довольно много проблем.