— По мне тоже. Но я и рта не посмел открыть по этому поводу. Со своим уставом в чужой монастырь, знаешь ли, не ходят. Пусть сами разбираются. Демонам демоново...
Так, по этой маленькой оговорке, подтвердились Серёгины догадки о личностях допрашивающих, о неуставных отношениях между Департаментом Управления Душами и аналогичными структурами Ада, о совместных мутных делишках и запутанных взаимных обязательствах. Ну и нормально, в здоровой и необременённой идиотизмом организации так и должно быть: работа шла своим чередом, без особого крючкотворства; родиной они, вроде бы, не торговали. Главное — эффективность. Остальное фигня.
— Что теперь с Тоучем будет? — спросил инспектор из любопытства. Не то чтобы его судьба плешивого слишком волновала, но ведь интересно же, как с ним поступят. Так... для общего развития.
Фрол Карпович задумался, словно что-то взвешивал на весах допустимого разглашения служебной информации, после ответил:
— Сложно сказать. Могут законопатить в такую дыру, что его предыдущее место пребывания райским садом покажется. А могут... — налил, выпил не закусывая, — и к делу приспособить. Последнее даже вероятнее всего.
— Это к какому?
— Он умный, ловкий, себе на уме — вон какие каверзы обстряпал в одиночку, аж завидно — одной болтовнёй... Тёртый, при нужде без мыла в любое гузно влезет. Просто с вами ему не повезло. Ну и не знал, что его всё одно всерьёз искать будут. Год прятался! При правильном подходе — незаменимая личность. Чудесный кандидат в провокаторы. Такие всегда нужны и дело им всегда найдётся. Мыслится мне, и ножку ему не просто так, ради назидания укоротили, а с умыслом... Не только власть показать, хотя куда ж без этого. Скорее для осознания своего места на шестке, чтобы себя не забывал... Знай! Такие Тоучи сильных любят, им в их тени жить легче. А чтобы не предавали без нужды — их иногда надо палкой охаживать для памяти, как пса цепного буйного. Получит по хребту — хозяина признает и руки лизать начнёт. Не получит, почует слабину — кинется без раздумий. А так на ножку свою коротенькую глянет — и сразу вспомнит — чьи в лесу шишки.
К тому же ещё одна мелочь мне подумалась: хроменьким доверяют больше, жалеют из-за их убогости. Не все, конечно, но многие. Думают подспудно — не сбежит, не на чем. И зря. Ещё в мои времена калек любили по кабакам пускать, чтобы дураков слушали да крамолу примечали. Или в нужных местах садили милостыньку просить да следить за кем следует. От увечий своих они умнели частенько. Работать в полную силу не могли, а умишко изворотливый от такой беды телесной приобретали. Так и тут. Нет! — закончил рассуждения начальник. — Точно к делу пристроят! Воспитают как надо, подучат малость и пристроят! Чую... Как бы с ним потом ещё и не встретиться... Слушай, отрок! Спроси чё-нить другое! Надоел ты мне с этим козлищем плешивым!
Иванов по изменившемуся настроению начальства опытно почувствовал — пришло время переходить от хоть и интересных, но, по своей сути, второстепенных вопросов к более важным. От просто к сложному, выражаясь истрёпанной всякими доморощенными коучами и блогерами, крылатой фразой.
Больше всего парня интересовало, чем именно он так лихо в Тоуча палил, как оно в нём завелось и что вытряхнули из опрошенных Юргена с Ингой про так и не задержанную Агилю Салимову? Адреса, пароли, явки? Не может быть, чтобы они не знали друг о друге ничего — сколько времени вместе тёрлись... Но последний вопрос Сергей оставил на самый конец беседы, вполне здраво полагая, что не стоит пока напоминать Фролу Карповичу о ненайденной сообщнице беглеца. Инициатива наказуема. Ещё искать её погонит — прямо сейчас, не дослушав и не доотвечав... С него станется.
Начал инспектор издалека:
— Как я понимаю, Элла вам всё рассказала? И про то, как я... непонятной энергией стрелял, тоже?
— Угу... — пробасил шеф, выбирая очередную тарталетку.
Складывалось впечатление, что всё внимание немолодого боярина поглощено этим процессом. Со стороны эти родственники пирожных казались одинаковыми, словно однояйцевые близнецы, но только на посторонний, непосвящённый взгляд. А разница, похоже, была, да и Фрол Карпович явно что-то знал про заметно полегчавшее блюдо с кусочками теста с икрой. Что-то такое, позволявшее ему придирчиво, с недоверием поводя пальцами над чёрными, матово блестящими шариками в рукотворном, смахивающем на ажурную корзинку для Дюймовочки, обрамлении, выбирать именно правильные тарталетки. Те, которые следовало съесть не до, не после, а исключительно в этот момент, в этой точке пространства и времени. Остальные, поначалу отвергнутые, оставались ждать своего часа на тарелке, с каждым разом всё более напоминая участниц местечкового конкурса красоты, сгрудившихся чуть в стороне от центра сцены и искренне, незамутнённо ненавидящие финалисток, которых по одной вызывает жюри под свет софитов и аплодисменты зала. И каждая при этом надеется, что следующим прозвучит именно её имя, и она из завидующей станет той самой, избранной, с презрением смотрящей на неудачниц с высоты нового Олимпа.
Иванов заворожённо наблюдал за этим в высшей степени вдумчивым процессом, однако голос начальника вернул его к действительности.
— Ты что узнать хотел? Знаю ли я — знаю. Ответил? — тарталетка исчезла в прорези между бородой и усами. Забулькал графин.
— Нет! — чувствуя, как начинает заводиться, бросил Сергей. — Не ответили! Откуда во мне... наверное, Сила?! Вы же её изымали со специальным человеком. Помните?!
— Помню. Не ори, как зазывала ярморочный. Всё я помню. И помню, как говорил тебе в Чехию учиться ехать.
Инспектор перебил:
— При чём тут Чехия?
Фрол Карпович скрестил руки на груди и посмотрел на подчинённого устало, с жалостью. И куда только делся тот самый, жизнерадостный начальник, сидевший на его месте ещё минуту назад? Теперь это был измотанный, умудрённый житейским опытом крепкий старик, вынужденный против своей воли тратить время на бестолкового подчинённого.
— При том, что Силу из тебя никто не забирал. Нельзя такое делать против воли человека. Она с хозяином... срастается, что ли. Избавиться можно либо самому, по своему желанию, либо отнять после смерти. Потому Бездушная тебя убить и хотела. Ей так проще и надёжнее было, чем тебя, ровно девку красную, уговаривать на отдачу. Поехал бы, куда говорил — об том тебе сразу бы и поведали. А так — копилась Силушка в тебе, невостребованной. Небось и в жар кидало, и непонятности всякие вокруг творились?
— Да... было...
— И места паскудные чуял, ну те... где злодейство раньше случалось? И суть людишек плохих видел?
Иванову захотелось убежать от таких новостей, но он справился с собой, усидел на месте.
— И такое тоже было. Только я не понимаю...
— Ясное дело! Чтобы понимание иметь — знания нужны! Но ты ленив оказался да неусидчив. Зря я тебе ту бабёнку подсунул. Зря.
Сергей удивился. Как ему казалось, по-настоящему.
— Какую бабёнку? — переспросил он, стараясь, чтобы его голос не дрогнул.
— Да ту самую, Эллой кличут. И задание ей дал несложное — книжки тебе правильные подсовывать да к колдовству приучать, через азы. Надеялся, что дойдёт до тебя... И не делай из меня шута горохового! — рявкнул боярин. — Всё я знаю — и как она тебе разболтала чего ненадобно по глупости бабьей, и как бегала вокруг, словно собачонка.
Иванов продолжал держать марку:
— Да с чего вы взяли?
Шеф недовольно отмахнулся.
— То, что не признаёшься без доказательств — хвалю. Но раз уж у нас разговор задушевный начался — давай начистоту. Я всё понял там, на поле, когда она вместо того, чтобы бабку свою искать, к тебе побежала. Видел бы ты её глаза... Казалось — за тебя умереть хочет. Влюбилась. А значит и рот на замке не удержала. У слабого полу всегда так — умница да красавица, да мужиками, ровно овцами вертит, пока не встретит кого-нибудь... Тогда дура дурой становится, и поделать с этим ничего нельзя. Не бойся — карать я её не стану — не за что. Она ведь тебе ничего секретного не рассказала. Так что пусть живёт долго и счастливо; глядишь, и детишек нарожает. Да и честна она пред тобой оказалась — такое тоже ценить надобно. Редкость в ваше распутное время.